Костя Бендюк обладал свойствами рентгена: вместо незаконных новостроек перед его глазами вырастали сложенные тем или иным способом пачки купюр, здания можно было узаконить только через суд, каждая самовольная постройка – минимум триста тысяч. Конечно, он был не один такой в судебной системе, и в Центральной части Города новостроек-то не в пример больше, чем в их периферийном районе, да и повыше они будут, но, лиха беда, начало, вон Дендрарий совсем не застроен, - сколько места пропадает! Костя подумывал вложить свои деньги в строительство – конечно, через третьих лиц. Будет сам себе судья!

 

                           На этой неделе он заработал миллион, плохо ли?! Одно его удручало – в Губернии за триста тысяч и мараться бы не стали, там при узаконивании каждого дома счет шел на миллионы, причем одним лимоном за самострой было не отделаться: пять, а то и десять… Вот где размах! Эх, надо искать ходы-выходы – и перебираться в тамошний суд. Бендюк вытащил из сейфа недельный приработок – и принялся пересчитывать доллары, - другими деньгами он не брал. Могильная тишина (в доме – хорошая звукоизоляция), только шелест купюр – и учащенное сердцебиение: сердце и пальцы работали ускоренно, в такт, при этом у Бендюка возникало ни с чем не сравнимое сладострастное чувство. «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…» Вот председатель суда намекает: жениться, мол, тебе пора, Константин…

 

 

                       Да ни одна женщина не сравнится с этим (как они говорят: взя-атка! да, взятка, как рабочей пчелой – мед и перга!) - тут тебе и винтокрылый трепет опасности, и ощущение сильного, поршневого движения жизни, и предвкушение будущего. Порой Костя представлял, как он, нагой, лежит на смятой постели, а женщина, например, Шурочка Шкрыль, разрывая один за другим банковский бумажный кушачок крепеньких пачек, рассыпает по нему, распластанному, пятитысячные купюры, точно лепестки роз… и запах у денег куда сильнее и резче и забористее… Костя значительно застонал. Иногда и от рублей бывает прок. Но тут неупорядоченная, горкой лежавшая груда зеленых купюр с портретами иноземных президентов, зашевелилась, часть купюр слетела со стола на пол – Костя откинулся на спинку стула, недоверчиво взирая на оживающие, горбом поднимавшиеся деньги… Внутри оползневого денежного холма, рассекая его надвое, что-то скользило глиссером – и вот наружу выбралась… мышь, она принюхивалась, дергая носиком, чванливо кося на него выкаченными смородинками глаз; полевка присела на задние лапки, подцепила передними ручонками с четырьмя морщинистыми розовыми пальчиками крайнюю сотенку и, сунув в рот, принялась уплетать, стремительно выела лицо – и в мгновение ока от президента осталась только волна бумажных кудрей. Бендюк оторопел – он схватил ноутбук, замахнулся, чтоб раздавить наглую гадину, но мышь, не выпуская из зубастого рта покалеченную купюру, вниз головой ринулась по ножке стола, и вон уж она серой тенью с мелькающим крючком хвоста шмыгает по белому плиточному полу.

 

 

                     Он замахивался, с грохотом опускал ноутбук – но всякий раз мышь оказывалась проворнее. Грызуна нужно было убить – в сейф он, конечно, не заберется, но… кто его знает… Так-то хлопая техникой, - мышь бегала зигзагами, закладывая какие-то умопомрачительные виражи, - Бендюк вывалился из кабинета в коридор, из коридора – на лестницу, и внезапно обнаружил поднимавшихся по ступенькам… грабителей? Территория так называемого судейского городка тщательно охранялась, коттедж – тоже, и вот – пожалуйста: двое мужчин, как ни в чем не бывало, шагают по его лестнице, перебрасываясь летними фразами, точно сдыхи на экскурсии, - один был в курортной панаме с бахромой, - а за ними взбирается собака, будто это Пролетарский подъем, а не частная территория. Идущий первым нарушитель, наряженный в подобие немецкой формы, - но без орлов и прочих регалий, - наклонился, подхватил грызуна, который не выпускал уворованной купюры из зубов – и сунул в мышастый карман.

 

                      Вот те на-а! А, может, это мстители – из тех, решение по делу которых вынесено не в их пользу? Бендюк щукой впился в лица нарушителей. Нет, он не видел их никогда. Обязательно запомнить: рост гораздо выше среднего – у обоих, особые приметы…таковых не имеется: русаки, как русаки. На второй день лиц не вспомнишь. Да и… это ему никогда уже не пригодится… Если бы были грабители – закрыли бы лица масками! Кто-то нанял киллеров! Отдать им всё, что есть в доме, откупиться - после еще заработает! Обещать в будущем еще, много, а не только то, что в сейфе и на столе.

 

                       А, может, припугнуть? Может, это первоходки, которые трусят не меньше, чем он?

 

                     – Это частная собственность, проникновение, вы нарушили статью 25 Конституции РФ, а также статью 139 Уголовного кодекса: нарушение неприкосновенности жилища, - проговорил Бендюк дрожащим голосом, бочком скользя мимо поднимавшихся – вниз: входная дверь, он заметил, закрыта, только бы добраться до кнопки, чтоб дать знать охраннику и…

 

                   Он уже почти вбежал в холл, холодея при мысли о выстреле в спину, когда чужой пес, метнувшись, схватил его за штанину, а нарушитель в панаме окликнул: – Константин?! Бендюк оборотился…

                 

                  – Не трудитесь – Паша уснул… И не вам его будить, - и повернулся к сообщнику, кивая на судью: - Присвоил прозвание! Константин – не для проходимцев имя, а для багрянородных, впрочем, если из сходства имен выводить сходство характеров и судеб, то надо признать святцы гороскопом, а ангелов - знаками зодиака. – Сколько взял-то, Бендюк? – задал вопрос второй нарушитель.

 

                  – «Нужны деньги – забудьте про скромность», а?.. Костя, балансируя на краю, решился молчать. Все-таки ему не верилось, что так вот – совсем неожиданно, ни с того, ни с сего, без подготовки, без предупреждения – всё может кончиться. Нет, так не бывает. Только не с ним! Притом, его тянуло свесить тулово за черту, отчерченную мечом, – и поглядеть, а что там… Нарушитель в курортной панаме и форме захватчика сплюнул и произнес: – Гадок деятель, легко обнажающий тело и душу, но обходящий молчанием деньги, как самое сокровенное. Чтобы прожить жизнь недаром, надо построить дом на берегу финансового потока и родить дочернюю фирму? Внезапно пес, который умчался, клацая когтями, вперед, выскочил из кабинета Бендюка и затявкал… по-человечьи: – Сюда! Сюда! Вот они – денежки-то! Небось, не один банкомат опустошили и облапошили, чтоб этого мздоимца отблагодарить!

 

                 Бендюк, холодея, понял, с кем имеет дело, - тут сопротивление бесполезно, - и заорал: – Возьмите, возьмите всё! У меня еще есть – много! Я всё отдам! Форменный мужик подталкивал его в спину чем-то очень похожим на дуло пистолета, а может это был раструб раскуренной пенковой трубки, впрочем, скорей всего, он мог прожечь футболку, - а также легкие, - одним только взглядом, а его сообщник азартно говорил: – Я б его досыта этими деньгами накормил, чтоб неповадно было взятки брать! – А что ж, - тявкала, оборачиваясь на бегу собака. – Это можно… Вон Мидасу-то как несладко пришлось! Не чета был этому человечек! Человек, можно сказать, непомерных желаний! Как мучился: хлеб – золотой, колбаса – золотая, чипсы – золотые. Ничего в рот не взять! Нарушитель в панаме остановился на пороге - и при виде денежного развала на столе присвистнул. Его сообщник почесал в голове и спросил: – Интересно сколько тут? Образованный пес подсчитал и, как калькулятор, выдал верный ответ: (Бендюк-то знал, сколько там): – 33333 доллара, без центов. Если перевести в рубли – один миллион.

 

                 – Так, так, так! И сколько же это будет весить? – Совокупный вес купюр – 400 граммов, - отвечал пес-математик, - вместимость человеческого желудка составляет два килограмма, так что, так что… Правда, тут объем большой… – А если измельчить? – коварно спросил нарушитель в немецкой форме. – Тогда – ничего, тогда – поместятся… Можно мясорубкой… И водичкой развести, будет пюре из купюр…

 

                 – Вы, конечно, шутите?! – воскликнул судья, рухнув на подвернувшийся стул – а нарушитель-нацист тотчас связал ему руки и ноги выдернутыми из ботинок длинными шнурками. Второй нарушитель без долгих разговоров ринулся вниз по лестнице - приволок электрическую мясорубку и принялся, одну за другой, совать в неё купюры, которые с готовностью измельчались в бумажный фарш. Или это сумасшедшие, засомневался Бендюк.

 

                  В любом случае спасения не будет… Пока доллары дробились в крошево, нарушитель в панаме шагами мерил Костин кабинет, велеречиво говоря: – В начале было Слово, а в конце – Цифра. Мир цифровой виртуальности сегодня, цифровой homo sapiens - в перспективе. В этом же ряду проблема все более тонкого и точного расчленения цифрами времени. «В Евангелии от Иоанна сказано, что слово – это Бог».

 

                 А цифра – антипод Бога. У истоков цифрового нашествия стоят, разумеется, дензнаки, не выразимое словами достоинство которых выражается в числах.

               – Если волки – бывают в баснях в овечьей шкуре, то цифры – прячутся в шкуре букв и картинок, - подвигая мордой очередную бумажку с рисунками, отлетевшую на край стола, подхватил пес. Все купюры были иссечены в прах, - Бендюк заплакал, когда увидел, что они сотворили с долларами, - и, как обещано, разведены водицей в зеленую денежную массу; форменный Возмутитель Спокойствия взял ложку и сказал, ну-ка-де, открывай рот, судья!

 

               – За маму, за папу! – приговаривал кровожадно пес. Но Костя, проглотив три ложки денежного пюре, стал давиться, понял, что теперь-то точно пришел ему конец, и ведь что в некрологе-то напишут: судья помер от того, что его луженый желудок не смог переварить миллион! Но тут под окном раздался приглушенный, - армированное стекло делало свое дело, - вой, и разговорчивый пес воскликнул: – И кто это там у нас? – а выглянув в растворенное окошко, увидел белого ирландского волкодава – красавицу-сучку, видать, охранявшую по внешнему периметру жилище, а по внутреннему - сад судьи.

 

         – А…А… Абигель, - сумел выговорить Бендюк, понимая, что тоже сошел с ума, коль отвечает псу. – Абигель, заходите к нам на огонек, - вежливо пригласил собаку в дом говорящий зверь. Абигель не заставила себя ждать, она бросилась к хозяину, чистоплотно вылизала ему лицо, - судья срыгнул, - и, по-прежнему жалобно подвывая, уселась рядышком, положив на колени Бендюка голову. Умильно поглядывая из-за напущенных на глаза кисточек шерсти на почти волка, собака несколько раз тявкнула.

 

          Барбаросса со вздохом сказал:

          – Ну, хорошо, хорошо, уговорила!

 

          Он повернулся к Нарушителям Неприкосновенности Жилища и произнес:

          – Этого негодяя хотят взять на поруки… на полапы. Как вы считаете: может, хватит с него зеленой пищи? Или он еще в ней нуждается?

          – Ну, пожалуй, хватит, - проворчал Кулаков, а Филипп Красивый скривился и пожал плечами.

          – Скажи спасибо этой блистательной сучке, - воскликнул шакал, обращаясь к Бендюку, зеленому, как Бенджамин Франклин на стодолларовой купюре.

          - А то не миновать бы тебе заворота кишок, судья-доллароглот!